А Гребенюк тоже завидовал, но не столько тому, что командиру «Бессарабии» удалось захватить турецкий пароход, сколько той изобретательности, с какой он это сделал. 
«Надо совершенствовать ум», — решил Гребенюк и вспомнил своего покойника — «морского волка». Ума у этого лошадиные силы существа определенно не было. 
В это время что-то глухо прогрохотало не то в трюме, не то где-то ближе, под ногами. 
Все невольно замолчали, прислушиваясь. Глухой рокочущий звук повторился. 
— Гроз не бывает в это время, это выстрелы, — тихо произнес Ильин вставая. Он заложил закладкой недочитанную страницу, захлопнул книгу и вышел. Все, кроме Пррусова, вышли за ним. 
В это утро, когда командир «Бессарабии» привел неприятельский пароход, мир предстал перед Урусовым особенно презренным. В нем господствовал случай, тупая стихия, бессмысленная материя, которая совала лавры кому попало. Урусову не хотелось идти на палубу, чтоб не встречаться с адмиралом. Он чувствовал, что этот голубой и как будто рассеянный взгляд видит его насквозь. Ведь Нахимов как-то вскользь сказал: «Если вы не получили следующего вам чина, не обвиняйте в этом вселенную». О ком он мог сказать это, кроме Урусова. А всякому человеку очень неприятно, когда в его душе читают, как в книге. Этого не прощает никто. 
Урусов помедлил сколько мог, но служба обязывала, и он последовал за другими. 
Был полный штиль. Море только слегка морщилось от блеска солнца. И этот осенний блеск дневник дилетанта был нестерпим. Слепило глаза и жгло спину. Кругом тишь, неподвижные корабли да надоевшая тонкая полоса берега. Трубы пароходов слабо дымили. Казалось, что это не дым, а содрогание застывшего воздуха. Эскадра незаметно дрейфовала под белесым и плотным куполом, как под глухой крышкой. Казалось, именно в этот купол ударяли гулкие невидимые шары, спокойно, с интервалами, как на биллиарде.