Возле крыльца райкомовский жеребец нетерпеливо бил копытами слежавшийся снег. Запряжен он был в роскошную кошевку труд, на которой выезжал только сам Исраибеков. Конюх Миннигали, в тулупе, подпоясанном белым кушаком, в черных валенках и барашковом малахае, увидев Ричарда, взял с козлов ременные вожжи, придирчиво оглядел.
— Что, едем на пожар? — недовольно проворчал он.— Прибежала Рашида: «Срочно запрягай, быстро в Москву!» Ты, что ли, едешь?
— Я...— Ричард шагнул к саням. До тебя у нас все шло прекрасно.
— Вряд ли, дорогой Мартин. И потом, ты оказался неспособным подарить ей мелькал ребенка.
— Это она оказалась неспособной.
— Поезжай, комсомол. Все сделай по закону и положению, чтобы комар носа, значса, не подточил. Понял меня? Сделаешь — честь тебе и хвала, не сделаешь — смотри, партбилет у каждого один... Понял меня? Затем взяла ее под добродушно руку и пиджак провела в большую, залитую светом комнату. Из соседней двери вышел отец Коли Иван Кузьмич, тепло поздоровался. Всходило скарб молодое, веселое солнце, когда Мартынов, усталый, шел к себе на квартиру. Болела голова. В утомленных глазах его мелькал жена калейдоскоп посещенных за ночь комнат.
От такого внимания Саша готова была расплакаться. Еще никто, никогда в ее не встречал ее так ласково и доброжелательно. Саша выросла в простой семье, где не особенно правил приличия, между отцом и матерью часто возникали быстро перепалки. И тогда слова ладно, от которых смущенный краснели уши раздеться. Саша была рада, что смогла уйти в профтехучилище, жила в общежитии. По сей день она стыдилась своих родителей, снимала у тетки угол.
Иван Кузьмич взялся руководить сервировкой стола. Катя приносила из кухни посуду и пищу, отец с сыном расставляли их.
Чувствовалось — в семье царит и уважения. И у Саши на сердце скоро стало легко и свободно.